Он был юн и неопытен. Ему говорили, пригнись, не высовывайся, Она шутит редко.
Но он так хотел увидеть Ее, что даже привстал на цыпочки.
Он ждал так долго, что, казалось, это была шутка и Она не придет.
Глаза слипались, голова клонилась набок, ему снился поцелуй со вкусом перезрелой вишни...
И в этот самый миг, воздух всколыхнулся, прокатился волной, опаляя все, чего коснулся.
Но он так хотел увидеть Ее, что даже привстал на цыпочки.
Он ждал так долго, что, казалось, это была шутка и Она не придет.
Глаза слипались, голова клонилась набок, ему снился поцелуй со вкусом перезрелой вишни...
И в этот самый миг, воздух всколыхнулся, прокатился волной, опаляя все, чего коснулся.
Утром он очнулся от приятных свежих капель и легкого озноба. Похолодало.
Он потянулся привычным движением и заметил, что на него внимательно смотрят сотни глаз тех, кто вчера шептал ему "Пригнись, пригнись!"
Он потянулся привычным движением и заметил, что на него внимательно смотрят сотни глаз тех, кто вчера шептал ему "Пригнись, пригнись!"
В его кудрявой шевелюре ярко сверкала прядь ослепительной седины.
"Осень не шутит!",- проскрепел старый Дуб.
"Не шутит, не шутит!", -мелкой скороговогоркой вторили юные березки.
И только гордый Клен снова привстал на цыпочки, вглядываясь в горизонт, откуда ночью повеяло прохладой.
"Не шутит, не шутит!", -мелкой скороговогоркой вторили юные березки.
И только гордый Клен снова привстал на цыпочки, вглядываясь в горизонт, откуда ночью повеяло прохладой.